Как украли атомную бомбу для Советов: что сделала советская разведка для атомного проекта? (часть вторая)

На фото: Советский разведчик В. Б. Барковский. 1938–1939 гг. Архив СВР России. В конце 1940 г. В. Б. Барковский был направлен сотрудником лондонской резидентуры по линии научно-технической разведки. Завербовал в Лондоне ряд ценных источников, в том числе среди английских учёных, непосредственно занимавшихся разработкой атомного оружия.

На одном из электронных стендов выставки «Страна мечтателей — страна героев» в Музее современной истории России можно ознакомиться с уникальными материалами. Это страницы из донесений и фотографии знаменитых советских разведчиков. Сканы подлинников предоставлены музею Службой внешней разведки (СВР) Российской Федерации. Портал «Живая история» продолжает публикацию интервью журналиста и писателя Николая Долгополова с легендой советской разведки, бывшим резидентом в США и Великобритании, полковником Службы внешней разведки, Героем Российской Федерации Владимиром Борисовичем Барковским.

Вот такой получился Фукс

Дело советского атомного шпиона, вернее агента-помощника, разведчика Клауса Фукса выбивается из общего ряда. Немецкий антифашист и учёный-атомщик передавал ядерные секреты откуда только мог. А судьба забрасывала его, сбежавшего из фашистской Германии, и в американскую атомную колыбель Лос-Аламос, и в британские ядерные центры. Ему не хватало гениальности Оппенгеймера, Бора или Теллера, однако сведения Фукса оказались бесценны. Их ущерб и наш выигрыш в деньгах, а также во времени не измерить никакими миллиардами.

Но, попав в 1950 году в английскую тюрьму, Фукс был оставлен, точнее, брошен на произвол судьбы. Отсидев девять лет из щедро “отпущенных” ему британской Фемидой четырнадцати, Фукс был освобождён в июне 1959-го за примерное поведение, тотчас уехал в Германию, совсем не Западную. Англичане предлагали Фуксу остаться работать у них. Он же попросил отвезти его прямо из тюрьмы в аэропорт и рванул в Восточный Берлин. Ему шёл 49-й год. Но и в дружественной нам ГДР советские товарищи за все годы ни разу не пытались хоть чем-то отблагодарить героя.

Первым это сделал соратник Барковского, тогда уже отставной полковник Феклисов в 1989 году (!). По собственной инициативе и, увы, после смерти учёного. А немец ждал, как рассказала его вдова Маргарита Фукс, до последнего. И ещё оправдывал русских друзей, объясняя супруге, а может, и себе, что никого из советских, с кем сотрудничал, в живых, наверное, не осталось… Что же произошло?

Барковский знает. У него своя версия. Я лишь изредка перебивал Владимира Борисовича. Он профессионал, практик и историк. Я — писатель, старающийся разобраться в запутаннейшем лабиринте советской атомной разведки. Что моё мнение по сравнению с его? И всё-таки здесь наши точки зрения не всегда совпадали.

Письмо народного комиссара госбезопасности СССР В. Н. Меркулова Л. П. Берии о ходе работ по созданию атомной бомбы ведущими учёными Англии и США.
28 февраля 1945 г. Архив СВР России

Но слово Барковскому:

— Фукс действительно фигура выдающаяся. Причём, сделайте себе обязательную пометку, не всегда и не во всём понятная. Его судьба, Вы правы, трагична. Меня лично, детальнейше анализировавшего это дело, берёт досада. Знаком с Фуксом не был, но изучал его по сообщениям моего товарища, долго с ним работавшего, читал донесения, документы, книги. И потому считаю, что в провале Фукса мы сами сыграли какую-то роль, которая привела его к признанию.

Он сын лютеранского священника, защитника страждущих и угнетённых. Приход отца был в рабочем районе. Понятно, Фукс вступил в соцпартию, затем разочаровался и перешёл к коммунистам. Активно работал, но засветился и оказался на грани ареста. Компартия ему приказала: уезжай и учись, становись учёным, ты понадобишься будущей Германии. Там фашизм, концлагеря, а ему — о будущем. Он уехал и сам решил помогать нам, исправлять несправедливость.

— Несколько абстрактно. Кто же, где и как, если говорить конкретно, завербовал Фукса?

— Вербовки в принципе не потребовалось. Фукс, осевший в Англии, посоветовался со своим другом. Был такой антифашист Кучински — юрист и экономист по профессии. В советском посольстве его знали очень хорошо. Активист Общества англо-советской дружбы, приглашался к нам на приёмы, общался с дипломатами. Ему не составило труда прийти прямо к послу Майскому и предложить: есть учёный-атомщик, который будет вас информировать. Майский пригласил военного атташе и приказал им заняться. И на встречу с Фуксом послали помощника военного атташе Семёна Кремера. Интеллигентный, квалифицированный военный разведчик, выделявшийся среди всех остальных сотоварищей из ГРУ. Поддерживал прекрасные отношения со всеми не по долгу службы, а искренне, душевно. Кстати, когда в 1943 году закончилась его командировка, он пошёл не в центральный разведывательный аппарат, а попросился на фронт. Закончил войну командиром крупного танкового подразделения, генерал-лейтенантом.

Так Фукс пришёл в советскую разведку. Много делал для нас в Англии, и в США поехал уже готовым агентом. Сначала работал в Чикаго, затем в Нью-Йорке и, наконец, добрался до секретнейшей лаборатории в Лос-Аламосе, где творили атомную бомбу.

— Владимир Борисович, а Клаус Фукс — это всё-таки не тот таинственный “Персей”?

— Нет, “Персей” — американец. Фукс — немец, работавший под именем “Чарльз”. После войны он вернулся в английский ядерный центр Хауэлл, сотрудничал с нами ещё года четыре, вплоть до ареста. В Хауэлле вокруг него сложилась тяжёлая психологическая атмосфера. В 1946 году провалился английский учёный Алан Мэй, выданный предателем. И тут многих англичан-атомщиков начали прощупывать. Американцам казалось, что как раз из группы английских исследователей исходит утечка информации. Едва ли не все они попали под подозрение. Понятно, зацепили Фукса, бывшего, как было американцам известно, социалиста. Есть у нас смутные подозрения, будто то ли в Гамбурге, то ли в Бремене американцы наткнулись на гестаповский архив и нашли там дело подпольного коммуниста Фукса. Но эти сведения ни в каких судебных материалах не фигурировали. И всё равно тучи над ним сгущались. Конкретных данных на Фукса, поводов для глумления не было. Неясные подозрения. Я имею право это сказать совершенно чётко. Зато травили, прощупывали его почти в открытую — так, что и другие учёные заметили. Коллеги сочувствовали, добросердечно сообщали Клаусу: “Тебя в чём-то подозревают, но мы в тебя верим и будем защищать до последнего”. Человека, по существу, припёрли к стенке. Не доказательствами — психологически. Сломали и выдавили из Фукса признание: “Я пользуюсь таким доверием со стороны моих английских друзей. Если бы меня разоблачили, в их глазах я выглядел бы предателем. И чтобы остаться верным им и науке, я решил признаться”.

Служил ли Нильс Бор советским шпионом?

Что ж, с кем работали и на кого опирались, понятно. Но как тогда быть с набравшей недавно популярность теорией: секреты атомной бомбы выдали Советскому Союзу не середнячки, не простые исполнители, а конгениальные учёные? В книге покойного генерала Судоплатова, имевшего прямое отношение к атомным проектам, названы имена великого Оппенгеймера и Нильса Бора.

˂...˃

Справка о тактико-технических характеристиках водородной бомбы типа «Не» (High Explosive). Июль 1945 г. Архив СВР России

Из монолога Барковского:

— Вот здесь и заблуждение Судоплатова. Бред это. Хотя вполне в стиле Судоплатова. Типичная сталинская подоплёка о сотрудничестве иностранных знаменитостей с советской властью. Не шли они на такое.

Короче, после того как американцы испытали свою атомную бомбу и отбомбили Хиросиму и Нагасаки, Сталин принял решение перевести все наши атомные работы на гораздо более высокий уровень. При Государственном комитете по обороне создали Специальное управление № 1 под председательством Берии. А при нём — Технический совет, которым руководил министр боеприпасов Ванников. В НКВД организовали отдел “С” — по фамилии Судоплатова. Он вёл партизанские дела, но война закончилась, и генерала надо было куда-то пристраивать. В задачу отдела “С” входила обработка всей информации, которую добывала разведка по атомной проблематике, включая и данные от военных из ГРУ. Раньше все эти секреты известны были одному Курчатову. Но даже он только делал себе заметочки, а самих текстов не имел. Теперь же информация пропускалась как бы по второму кругу: переводили, анализировали, доводили до сведения курчатовских помощников. В принципе, решение абсолютно верное.

Второе задание отделу “С” сформулировали так: искать в Европе учёных — физиков, радиолокаторщиков… которые бы пошли на контакт с нами. Либо приглашать их в Советский Союз, либо договариваться о сотрудничестве там, на месте. И вот это уже — из области мифологии. Европа была опустошена, обсосана американскими и английскими спецгруппами, которые раньше нас принялись за дело: заманить светлейшие европейские умы к себе, поселить в Штатах, использовать в собственных целях обнищавших светил. А не удастся — так за какие угодно деньги буквально перекупать любую атомную информацию. Из Советской зоны оккупации Германии все находившиеся в ней учёные моментально перебрались на Запад. Ушли даже с нами до того сотрудничавшие. Правда, горсточку людей всё же перевезли из Восточной Германии в Подмосковье. Но Судоплатову надо было как-то оправдывать существование своё и отдела “С”. Требовались акции, почины, громкие имена. Так родилась безумная идея с Нильсом Бором. С высочайшего дозволения и по подсказке лично Берии решили отправить к нему целую делегацию работников отдела “С”. Узнали, что Бор вернулся в Данию, и поехали.

К собственному удивлению, возглавил группу только-только в отдел призванный доктор наук физик Терлецкий, знавший в определённых пределах английский, особенно технические термины. Работал с развединформацией как профессионал-учёный: сортировал, комплектовал, обобщал.

Но вопросы Нильсу Бору придумал даже не он. Сформулировали их настолько элементарно, были они так просты, что я никак не могу понять, зачем вообще всё это затевалось. Преподнести себя повыгоднее Сталину?

Бор, человек деликатный, интеллигентный, к СССР хорошо относившийся, не мог отказать во встрече. Беседы в Копенгагене состоялись. О том, что такими вот рандеву рискуют подставить Бора, Судоплатов, конечно, не думал. А Терлецкий стеснялся, нервничал. Он-то понимал, с какой величиной имел дело. Однако этика этикой, а отказаться выполнить личное задание Берии не осмелился. Вопросы задал через приставленного к нему судоплатовского переводчика. Разговорным английским Терлецкий владел неважно.

Насколько же перекрывался нашей развединформацией этот список вопросов Судоплатова, и говорить нечего. Бор ничего ценного не сказал. Отвечал в общих направлениях. Да ещё сообщил своей службе безопасности о визите. Понятно, хотел подстраховаться.

Результат миссии — нулевой. Зато из отдела “С” к Сталину пошло бравурное сообщение об умело выполненной операции. Понятно, что ответы Нильса Бора передали Курчатову. И он, досконально в проблеме разбиравшийся, дал всей этой показушной шумихе очень скромненькую оценку. Ещё раз твёрдо повторю: поездка получилась пустой.

Никакой помощи от Бора, Оппенгеймера и других столь же великих ни Курчатов, ни разведка никогда не имели. Давайте расстанемся с мифами.

Награда нашла героев спустя всего полвека

˂...˃

Атомным разведчикам присвоили, пусть и с опозданием, звание Героев России. В июне 1996 года вышел президентский указ. Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Леонтина Коэн удостоены этого звания посмертно. Мой постоянный собеседник Владимир Барковский, без которого, быть может, не было бы и советской атомной бомбы, и его коллега Александр Феклисов дожили до нежданного дня. Ещё в 1995 году звание Героя России присвоено Моррису Коэну. Правда, тоже посмертно. Моррис так и не подержал в руках заветную звёздочку. Барковский ушёл в 2003 году, Феклисов — в 2007-м».

Николай Долгополов.

Из книги «Главный противник. Тайная война за СССР»