Как украли атомную бомбу для Советов. Что сделала советская разведка для атомного проекта? (часть первая)

На фото: физик-теоретик и физикохимик, один из руководителей советского проекта атомной бомбы Ю. Б. Харитон с первой советской атомной бомбой РДС-1. Юлий Борисович Харитон (1904–1996) — советский и российский физик-теоретик и физикохимик, академик АН СССР и РАН, один из руководителей советского проекта атомной бомбы.

На одном из электронных стендов выставки «Страна мечтателей — страна героев» в Музее современной истории России можно ознакомиться с уникальными материалами. Это страницы из донесений и фотографии знаменитых советских разведчиков. Сканы подлинников предоставлены музею Службой внешней разведки (СВР) Российской Федерации.

План мероприятий по агентурно-оперативной разработке «Энормоз». 5 ноября 1944 г. Архив СВР России #внешняя разведка

Эти оригинальные бумаги всего лишь одна из деталей самоотверженной работы отечественных специалистов по знаменитому атомному проекту. Этой блистательной операции СВР сегодня посвящены многие документальные и художественные произведения — книги, фильмы и даже компьютерные игры. Понятно, что настоящую историю создания агентурной сети за рубежом — вербовки западных учёных и высокопоставленных чиновников иностранных служб, схем передачи информации в Москву — знают немногие. Собственно, доподлинно её знают только непосредственные исполнители. Но и они в силу в силу секретности могут рассказать лишь часть правды, даже спустя много лет. Один из тех редких людей, кому довелось подолгу разговаривать с разведчиками, кто написал несколько книг о разведке, ставших настоящими бестселлерами – это Николай Долгополов. Он также являлся постоянным автором журнала «Живая история».

Сегодня портал «Живая история» предлагает читателям небольшой отрывок из беседы Николая Долгополова с легендой советской разведки — бывшим резидентом в США и Великобритании, полковником Службы внешней разведки, Героем Российской Федерации Владимиром Борисовичем Барковским.

«Отыщется ли в мире государство без секретов? В любой нормальной, уважающей себя стране наиболее талантливые и почти всегда самые высокооплачиваемые учёные, конструкторы корпят над разработками, призванными обеспечить приоритет в военной, хотите, — оборонной, промышленности. Подходы к таким людям, естественно, затруднены. Общение с иностранцами им если не запрещено, то мгновенно привлекает внимание местных спецслужб. Элита оберегаема, она защищена, подстрахована и изолирована от излишнего назойливого любопытства.

Но почему же тогда чужие тайны всё же выдаются и покупаются? У моего собеседника на это особый взгляд. Как-никак больше шестидесяти лет работы в научно-технической разведке:

— Да, мы всегда очень пристально наблюдаем за теми, кого называем вербовочным контингентом, то есть за кругом лиц, среди которых разведка может подобрать помощников. Понятно, изучаем подобный контингент среди учёного мира. И вывод твёрд. Чем выше место учёного в научной иерархии, тем затруднительнее к нему вербовочный подход. Корифеи науки, а среди них раньше встречалось немало левонастроенных либералов, могли симпатизировать СССР, интересоваться нами и потому вроде бы идти на сближение. Но, как правило, контакты ограничивались праздной болтовнёй. Великие очень ревностно относятся к собственному положению: не дай бог чем-то себя запятнать. От уже занимающихся секретными исследованиями и знающих цену своей деятельности никакой отдачи ожидать нельзя. Инстинкт самосохранения у них гораздо сильнее мотивов сотрудничества. Берегут себя даже чисто психологически, а через это не перешагнуть. Поэтому мы старались выявить людей, работавших вместе с ними, около них и близких к нам по духу, идее. Задача — найти таких, на которых реально можно было бы положиться. Может быть, в науке они и не хватали звёзд с неба. Однако вся агентура, с которой сотрудничали, была совсем недалеко от высших сфер. Легитимно знала всё, что происходит в области её деятельности. Непосредственно участвовала в исследованиях — теоретических и прикладных, наиболее важных и значительных. Только была немножко, на определённый уровень, ниже светил.

“Пятёрка” из Кембриджа добралась до атомных секретов первой

“Кембриджская пятёрка” — классический и крупнейший, по крайней мере, из открытых миру триумфов советской внешней разведки. Ким Филби, Гай Бёрджесс, Дональд Маклин, Энтони Блант, а также относительно недавно официально признанный пятым номером Джон Кэрнкросс. Поговаривают, будто бы, возможно, не исключено… имелся и шестой. А я уверен: и седьмой, и …надцатый. Однако если на публичную выдачу Кэрнкроссу почётного (или не очень?) билета в этот разведклуб у Москвы ушло около полувека, то имени номера шесть не назовут уже никогда. Жив ли он? Вряд ли. Всплывают время от времени фамилии каких-то англичан, поселившихся во Франции и якобы сотрудничавших с Филби. Кто-то ещё вроде сбежал, но не в Москву — куда подальше от Британских островов… Шестого, если он существовал, не вычислить.

Советский разведчик А. А. Яцков во время беседы с американскими бизнесменами в первый год работы в нью-йоркской резидентуре. 1942 г. Архив СВР России Благодаря работе А. А. Яцкова внешняя разведка получила сведения по «Манхэттенскому проекту», позволившие советским учёным использовать полученные данные о строительстве заводов по получению оружейного урана и плутония, а также по производству непосредственно атомной бомбы. #внешняя разведка

Отдает примитивной арифметикой, однако есть основания утверждать: в Москву первый сигнал о начале работ над атомной бомбой в Великобритании и США поступил где-то в середине осени 1940 года от всё той же “пятёрки”. Джон Кэрнкросс трудился личным секретарём у некоего лорда — руководителя Комитета по науке. И стихийно, без всяких заданий Центра, наверное, не особенно осознавая важность информации, всё же передал предупреждение.

Какова была реакция? Узнать не дано. Недаром Владимир Борисович Барковский упорно повторял: архивные материалы не сохранились. Почему? Вопрос как бы в пустоту.

Блуждает, правда, байка, будто вывезли архивы в совсем сибирский город. И далеко, и холодно, и где вообще сейчас все эти покрывшиеся полувековой пылью секреты.

Но тогда, в начале Великой Отечественной, приблизительно к ноябрю 1941-го Москва встрепенулась. По всем иностранным резидентурам разослали директиву: добывать любые сведения об атомном оружии! И срочно! И резидент в Лондоне Анатолий Горский дал задание всё тем же ребятам из “пятёрки”. Первым откликнулся Маклин. Притащил протокол заседаний английского Уранового комитета. Выходило, что идея создания атомной бомбы успела получить одобрение Объединённого комитета начальников штабов. Больше того, генералы торопили: дайте её нам через два года. Маклин добыл вполне конкретные данные о том, какой видели для себя англичане конструкцию атомного оружия. На документах — чёткие схемы, формулы, цифры.

— Владимир Борисович, а Вы общались с Филби, Маклином?

— Нет, это делал Горский. Я туда не вмешивался. Но принёс Горский материалы, а в них — технические термины, выкладки и прочая чертовщина. И он мне говорит: “Ты инженер. Разберись. Подготовь для обзорной телеграммы”. А там 60 страниц. Я всю ночь корпел, но обзор составил.

— Я правильно понял, Маклин принёс оригинал?

— Именно. Один из экземпляров Уранового комитета. То было наше первое соприкосновение с атомной проблематикой. Должен признаться, я тогда не отдавал себе отчёта, с чем мы имеем дело. Для меня это была обычная техническая информация, как, скажем, радиолокация или реактивная авиация. Потом, когда я в проблему влез как следует и уже появились у меня специализированные источники, я стал понимать.

— Владимир Борисович, ну неужели британская контрразведка настолько бездарно проморгала пятерых таких асов? Утечка-то была жуткая! Ведь посты эти пятеро занимали ключевые.

— Эта утечка у них незаметна до тех пор, пока не начнётся утечка у нас. А у нас всё было очень здорово организовано. Конспирация соблюдалась как святой завет, чтобы никто не смел догадаться, чем мы занимаемся, что имеем. Могу утверждать: до взрыва нашей атомной бомбы в 1949 году в СССР они не имели ясного представления, что у нас эта работа ведётся, и где и что конкретно у нас делается, и на какой стадии мы находимся. Предполагать же могли что угодно. Английские и американские физики отдавали должное нашим — Харитону, Флёрову, Зельдовичу. Считали их крупными фигурами. Знали, что советская ядерная физика развивается успешно и какие-то намерения в отношении атомного оружия мы тоже имеем. Но они многое списывали на войну: трудности, безденежье, некогда русским этим заниматься.

Первый взрыв нашей атомной бомбы 29 августа 1949 года был трагедией для их политиков и, понятно, разведчиков. По всем статьям проморгали.

О первом задании — рассказ от первого лица

˂...˃

В 1939 году по указанию Берии её (английскую резидентуру. — Прим. ред.) закрыли как гнездо “врагов народа”. Отозвали из Лондона всех и агентуру забросили. Только в 1940-м поехал туда резидентом Анатолий Горский. Приказ простой: срочно восстановить связи, отыскать Филби, обеспечить немедленное поступление информации. А на помощь Горскому отправили двух молоденьких сосунков — меня и ещё одного парнишку из таких же недавних выпускников.

В Англию я уехал в ноябре 1940-го. Нас в резидентуре — только трое, а работы… О первом соприкосновении с атомной проблематикой я вам уже рассказывал. Горский решил, теперь понимаю, абсолютно верно, что мне, инженеру по образованию, и заниматься научной разведкой. А ведь ещё за год до этого о такой специализации у нас и не думали.

Хотя к концу 1940 года в Службе внешней разведки в Москве уже сформировалась маленькая группа из четырёх человек во главе с Леонидом Квасниковым (тоже в будущем — Герой России. Все названные Барковским коллеги занимались именно атомной разведкой. — Н. Д.). Инженер-химик, выпускник Московского института машиностроения, он имел представление о ядерной физике. Следил за событиями в этой области и, конечно, не мог не заметить, что статьи по ядерной проблематике вдруг, как по команде, исчезли из зарубежных научных журналов.

Проект записки Л. П. Берии И. В. Сталину о создании научно-совещательного органа при Государственном Комитете Обороны СССР для координирования работ по изучению атомной энергии урана. Март 1942 г. Архив СВР России

Идея создания атомного оружия витала в воздухе. Над ней задумывались и в США, и в Англии, и в Германии, да и у нас тоже. Но там дело поставили на государственные рельсы: им занимались специально созданные правительственные организации. В СССР ограничились учреждением неправительственной Урановой комиссии в системе Академии наук. Её задачей стало изучение свойств ядерного горючего — и всё. С началом войны комиссия прекратила существование. Между ней и разведкой никаких контактов не было.

Квасников не знал, что есть Урановая комиссия, комиссия и не подозревала, что существует новорождённая научно-техническая разведка. Зато он знал о работах наших учёных, о тенденциях в странах Запада. Выстраивалась стройная система: пора браться за атомную разведку. И родилась директива, на которую откликнулись люди из “Кембриджской пятёрки”.

Таким было начало. Задания технического профиля резидент Горский передавал уже мне.

Англичане шли в ГПУ добровольно.

— Владимир Борисович, а нельзя ли узнать о Ваших личных контактах с агентами поконкретнее? Вы завербовали учёных-атомщиков? Как? Кем были эти люди?

— Ну, не всё было так примитивно. Обрабатывая доклад Маклина, я впервые столкнулся с атомной проблематикой, это и заставило меня засесть за учебники. Я принял на связь человека, который пришёл к нам сам, безо всякой вербовки, желая помочь и исправить несправедливость.

— Коммунист? Борец за социальные права? Ведь по вашим правилам работать разведчикам с членами компартий было запрещено.

— Коммунист, но в войну было не до этих самых правил! А несправедливость, по его мнению, заключалась в том, что от русских союзников утаивались очень важные работы оборонного значения. На первой встрече он мне начал с таким воодушевлением что-то объяснять, а я лишь имел представление о строении ядерного ядра и, пожалуй, не более.

— Это был Фукс, который потом и выдал все атомные секреты?

— Нет, не Фукс. Совсем другой человек. И спрашивает он меня: “Вижу, из того, что я говорю, вы ничего не понимаете?” Признаюсь: “Ну совершенно ничего”. Мне вопрос: “А как вы думаете со мной работать?” И тут мне показалось, что я выдал гениальный по простоте вариант: “Буду передавать вам вопросы наших физиков, вы будете готовить ответы, а я — отправлять их в Москву”. И здесь я получил: “Так, мой юный друг, не пойдёт, потому что я хочу в вашем лице видеть человека, который понимает хоть что-то из сведений, которые я передаю, и может их со мной обсудить. Идите, — приказывает мне, — в такой-то книжный магазин, купите там американский учебник «Прикладная ядерная физика», мы с вами его пройдём, и вам будет после этого значительно легче иметь со мной дело”. Я тоже иного выхода не видел. На мне висели все мои заботы, как кружева, но за учебники я засел. И когда уже вскоре этот человек мне сказал, что со мной можно иметь серьёзные дела, я был счастлив.

— Насколько понимаю, информация передавалась бесплатно?

— Абсолютно. Он не только сообщал мне технические данные, но ещё и втолковывал смысл, чтобы я уразумел, о чём идет речь. Я составил собственный словарик, который страшно пригодился. Термины все были новые, неслыханные. А люди эти не стоили казне ни фунта — народ инициативный, мужественный, считал помощь Советам моральным и политическим долгом. Касается это, понятно, не одних атомщиков. Когда принимал на связь первого человека, то знал: он радиоинженер. Но как вести себя с ним, как наладить контакт? Однако мы сразу поняли друг друга. Он представления не имел, кто я и о чём собираюсь просить. Рассказал мне: “У нас в Королевском морском флоте создана специальная антимагнитная система для защиты судов от немецких мин. Перед вами встанет такая же проблема, и я принёс подробную информацию, как это делается, из каких материалов. А вот схемы, чертежи…” И со всеми людьми, нам помогавшими, отношения были хорошие, чисто человеческие.

— И никто не брал денег?

— Ну, говорю же вам. У меня на связи было… человека (число, по договорённости с собеседником, не называю, но оно совсем немалое. — Н. Д.). Правда, не все сразу, а в общей сложности. Но бывало, что человек 15–18 в одно время.

— Владимир Борисович, а тот человек, который сам пришёл к Вам и просветил нашу разведку и Курчатова относительно секретов немирного атома, — он так и останется для нас мистером Икс?

— Даю стопроцентную гарантию. Имён наших агентов не называли и называть не будем. А тех, кто вышел, как мы говорим, на поверхность, — пожалуйста. И добавлю: Курчатов был и без мистера Икс учёным исключительно просвещённым.

— А Икс? Он был известным учёным?

— Не очень. Но непосредственно участником важных исследований. Атомную проблему решали крупнейшие университеты — Эдинбург, Ливерпуль… Да, Икс был в курсе.

— А после войны он сотрудничал с вами?

— С нами. Работал, работал.

— И так же безвозмездно?

— Так же.

— Долго?

— Ну, ещё годика три. Затем перешёл на преподавательскую работу и некоторые свои возможности потерял. Поддерживал с нами контакты время от времени, однако отдачи от него уже практически не было».

Николай Долгополов.

Из книги «Главный противник. Тайная война за СССР»