08 ноября 2017 Был ли СССР обречен на распад?

Исчезновение СССР вызвало тектонические сдвиги в мировой политике, последствия которых не преодолены и поныне. Результаты начатой в 1985 г. перестройки оказались далеки от ожидаемых и внутри страны: вместо обновления социализма и укрепления международных позиций в 1991 г. люди столкнулись с разрушенной политической системой, экономическим коллапсом и расчлененной территорией государства, которое многие считали общей Родиной. С тех пор не утихают споры о том, можно ли было сохранить СССР. Одни считают, что преображенный Советский Союз мог бы вполне успешно развиваться и дальше. Другие убеждены, что он был обречен уже при самом создании и распад был лишь делом исторического времени. Проанализируем, насколько верна вторая позиция.

Умеренные социалисты считали захват большевиками власти в октябре 1917 г. авантюрой, поскольку в экономически неразвитой стране трудно было найти убедительные предпосылки для перехода к социализму. Но для Ленина и его соратников здесь не было непреодолимого препятствия. Их уверенность основывалась на представлениях о том, что российская революция является частью мировой, а переход к социализму будет происходить в границах всемирной пролетарской республики, где ушедшие вперед народы помогут другим ликвидировать отсталость. Поэтому первоначально большевики свою задачу видели в том, чтобы продержаться до революций в других странах и подталкивать их с российского плацдарма.

Решая эти главные задачи, ленинцы были вынуждены реагировать на внутренние вызовы, вышедшие на поверхность в 1917 г. В их числе оказался и национальный вопрос, взгляды на который у большевиков отличались большим своеобразием. Члены РСДРП(б) рассматривали себя как часть мирового социалистического движения («рабочие не имеют Отечества»), приверженность же национальным чувствам считали признаком политической ограниченности и боролись с национальными течениями в среде российских социалистов (на вопрос о своей национальности и Ленин, и Троцкий отвечали: «Я – интернационалист»). Это нашло отражение в представлениях о будущем устройстве страны: предполагалось, что она будет не федеративным, а унитарным государством, в котором «принудительный централистский унитаризм» уступит место «добровольному социалистическому унитаризму». Однако ставшее явным после февраля 1917 г. стремление ряда народов к го-сударственному обособлению заставило большевиков искать промежуточные подходы, не отказываясь от стратегической цели.

Прообразом и моделью будущих отношений на территории бывшей Российской империи стала Украина. Когда Центральная рада в Киеве выразила готовность провозгласить независимость, то большевики в декабре 1917 г. объявили в Харькове о создании Советской Украины, противопоставив «буржуазному», националистическому правительству социалистическую государственность. Последующая линия Петрограда, а затем Москвы состояла в поддержке Советской Украины в борьбе против буржуазной власти и за установление контроля над всей территорией республики.

После подписания Брестского мира в феврале 1918 г. Советская Россия была вынуждена признать независимость Украины. Но большевики не собирались бросать республику и украинских товарищей, и в мае 1918 г. была создана Компартия Украины, которая вошла в РСДРП(б) как составная часть. То есть на территории независимого государства появилась политическая организация, являющаяся частью политической, но, по сути, государственной структуры другой страны. После освобождения Советская Украина формально была независимой, однако руководившие ею коммунисты оставались в партийном подчинении у московского ЦК.

В 1918–1922 гг. украинский опыт в полной мере был использован и на других территориях: если где-то возникали «буржуазные националистические» правительства, то в ответ создавались советские национально-государственные образования – клин выбивался клином. Однако формы использовались разные: независимые республики, республики автономные, автономные области, трудовые коммуны и некоторые другие. «Свои» компартии, помимо Украины, были созданы в Белоруссии, Грузии, Армении и Азербайджане.

Сложившуюся в сфере национально-государственного устройства ситуацию к концу Гражданской войны современники справедливо определяли как полный хаос. В 1922 г. остро встал вопрос об упорядочении отношений между разнородными субъектами на советских территориях. В высшем партийном руководстве обнаружились два подхода к решению вопроса. Первый исходил из необходимости государственного обустройства России, прежде всего ее с учетом внутренних особенностей. Для этого предлагалось упразднить разноформатные национальные образования, чтобы все они вошли в состав России как автономии. Это поставило бы представителей и больших и численно меньших народов в равные условия, убрав необъяснимую с правовой точки зрения иерархию. Такой подход стали называть «планом автономизации», который впоследствии трактовали исключительно негативно и связывали с именем только Сталина, что неверно, так как его разделяли многие влиятельные партийцы.

Второй подход исходил из отношения к России как к базе мировой революции и был призван демонстрировать привлекательную модель для желающих присоединиться к ядру будущего мирового социализма. С этой целью государство воссоздавалось не как российское, а как наднациональное, в которое сама Россия, раскрепостившая народы своей империи, входит с ними «вместе и наравне». Найденная формула – «Союз Советских Социалистических Республик» – отражала именно эту идею. Такой подход также поддерживался большим числом партийцев, особенно рьяно на Украине и в Грузии. И, что самое важное, – его разделял Ленин, своим авторитетом не раз «побивавший» любых оппонентов.

Верх взяла эта позиция: в декабре 1922 г. возник СССР, а в Декларации о его образовании было зафиксировано, что «Союз… является добровольным объединением равноправных народов, что за каждой республикой обеспечено право свободного выхода из Союза, что доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам, как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем, что новое союзное государство… является решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в мировую Социалистическую Советскую Республику» (выделено мной. – А. Б). В Конституции 1936 г. «мировой республики» уже не было, но право выхода, логически подразумевавшее и право «входа», было сохранено.

Одновременно в основу внутреннего обустройства СССР было положено ленинское понимание интернационализма применительно к русской нации. По мнению вождя, он «должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но и в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически»; при этом «лучше пересолить в сторону уступчивости и мягкости к национальным меньшинствам, чем недосолить». С подачи вождя «великодержавный русский шовинизм» был объявлен главной угрозой в национальном вопросе. Для недопустимости его возрождения решили не создавать республиканскую компартию. Российской Федерацией стали называть территорию, оставшуюся после вычета из исторической России всех других союзных республик. В них, а также в автономные, были включены обширные районы с преимущественно русским населением, которое здесь имело заниженный статус.

С образованием СССР и принятием в 1924 г. его Конституции государство обрело ту форму, которая с незначительными изменениями просуществовала до 1985 г. С правовой точки зрения Союз ССР был асимметричной федерацией (разный статус субъектов) с элементами конфедерации (право выхода для союзных республик). Однако реальное государственное единство обеспечивалось коммунистической партией, построенной не как федеративная, а как унитарная структура с жесткой внутренней дисциплиной. Именно она, как железный обруч, «стягивала» противоречивую с юридических позиций конструкцию, разрешала возникавшие межнациональные противоречия. В 1920 – начале 1950-х гг. это осуществлялось посредством репрессивной диктатуры, позднее – в форме щадящего авторитарного режима.

Искусственность такой системы после смерти Сталина осознавали, но ни Хрущев, ни Брежнев менять ее по разным причинам не захотели. Ситуация могла измениться позднее. Не так давно А. И. Вольский, в 1982–1984 гг. – помощник Ю. В. Андропова, рассказал, что у его шефа была идея ликвидировать построение СССР по национальному признаку. Он считал необходимым «создание штатов на основе численности населения, производственной целесообразности, и чтобы образующая нация была погашена». После долгих мучений получился вариант государства, состоящего из сорока одного штата. Однако Андропов ушел из жизни. Заслуживает внимания комментарий Вольского: «Не случись этого, успей он одобрить “проект”, с полной уверенностью скажу: секретари ЦК, ставшие впоследствии главами независимых государств, бурно аплодировали бы мудрому решению партии. И страна не вляпалась бы в то, во что спустя несколько лет по уши вляпалась».

Переход к политике перестройки стремительно вывел национальный вопрос на одно из главных мест в общественной жизни: за предшествующие десятилетия здесь накопилось немало проблем и обид. Для инициаторов реформ это было неприятной неожиданностью. В апреле 1990 г. Горбачев признавался: «Раньше считали, что все вопросы решены, ими можно особо и не заниматься. Ваш покорный слуга на первом этапе перестройки искренне полагал, что здесь больших проблем нет. Так уж мы были воспитаны». Это привело к тому, что на всех направлениях национальной политики руководство страны катастрофически запаздывало с принятием решений, а если и действовало, то крайне вяло. Первое после 1923 г. серьезное обсуждение этих проблем состоялось на Пленуме ЦК лишь осенью 1989 г., когда в стране вовсю полыхали конфликты. Только в апреле – мае 1990 г. были приняты пять важных законов, призванных регулировать межнациональные и федеративные отношения. Однако они появились, когда центральная власть была уже ослаблена, а на жесткие действия ни тогда, ни позже Горбачев идти не решался.

Представления лидера о национальной политике характеризуют слова, прозвучавшие на заседании Политбюро: «Наш Союз настолько разносторонен, что придется по-разному держать его разные части: одних – за ошейник, других – на коротком поводке, третьих – на длинном и т. д.». Такой «плюрализм» главного союзного «демократа» в полной мере проявился в отношении, с одной стороны, к прибалтийским народам и республикам, а с другой – к РСФСР и русским.

Часть союзной политической элиты разделяла представления об особом месте Прибалтики в Союзе. В окружении Горбачева, в среде активной столичной интеллигенции, эти республики считались «передовой периферией», где раньше, чем в других частях страны, появлялись ростки гражданского общества. Именно здесь в 1988 г. создавались массовые народные фронты «в поддержку перестройки». Однако в Прибалтике в основе национальных движений изначально лежала идея независимости от СССР, которая до времени открыто не декларировалась.

В 1988 г. местные активисты ввели в политический обиход понятие «республиканский суверенитет». По мнению «народофронтовцев», он должен охватывать политику, управление всеми отраслями хозяйства, формирование бюджета, финансовую, кредитную, налоговую и таможенную сферы. Осенью – зимой 1988 г. были приняты уже законодательные акты, отразившие движение в этом направлении: местным языкам был придан статус государственных. Верховные Советы Эстонии, Латвии и Литвы приняли декларации о суверенитете и дополнения к конституциям, позволявшие приостанавливать применение союзных законов. Именно так началась «война законов».

В декабре 1989 г. компартия Литвы объявила себя независимой от КПСС. А 11 марта 1990 г. Верховный Совет Литвы принял акт «О восстановлении независимого Литовского государства». На его территории отменялось действие Конституций Литовской ССР и СССР. Схожие акты приняли Эстония (30 марта) и Латвия (4 мая). Таким образом, весной 1990 г. эти республики вышли из Союза. Судьба «воссозданных» стран зависела от союзного руководства и других республик. Осознавая сложность решаемой задачи и стремясь мобилизовать максимальную поддержку, литовские, латышские и эстонские «независимцы» развернули масштабную работу по пропаганде идей суверенитета в других республиках, в том числе и в РСФСР.

До начала 1990 г. союзные власти не оказывали прибалтам значимого противодействия. А когда спохватились, то сепаратистское движение зашло слишком далеко. За невмешательство в дела Прибалтики жестко выступали США, а отношениями с ними Горбачев чрезвычайно дорожил. «Прибалтийский прецедент» имел колоссальные общесоюзные последствия: здесь была апробирована модель движения к суверенитету, которая летом и осенью 1990 г. была воспринята в других республиках, и прежде всего в России.

Что касается РСФСР, то здесь линия союзного центра была прямо противоположной: «Восстановить авторитет России – это да. Но не на путях суверенизации…» – говорил Горбачев. Как вспоминал один из его главных советников Анатолий Черняев, генсек «“железно” стоял против создания компартии РСФСР, против полного статуса России в качестве союзной республики». В этих условиях весной 1990 г. здесь набирает силу движение за суверенитет, в стремлении к которому объединились все политические силы республики: и коммунисты, и демократы, и патриоты. В основе движения лежали три главные причины: неспособность союзных структур справиться с хозяйственными трудностями; нежелание горбачевского руководства заниматься российскими проблемами; русофобия, набиравшая обороты в национальных регионах. Исторический образ России и СССР был демонизирован повсеместно: страну представляли как агрессора, а русских как угнетателей и оккупантов. Союзный же центр на это практически не реагировал.

В этих обстоятельствах Горбачев совершает свою главную политическую ошибку, сыгравшую роковую роль в судьбе СССР: устраняется от выбора лидера, которому предстоит возглавить самую мощную республику страны. От того, кто займет это пост, зависел дальнейший курс России: будет ли она, укрепляя свой суверенитет, стремиться к совместным с союзным руководством действиям или возобладает линия на максимальное обособление? Следует отметить, что весной 1990 г. этот выбор отнюдь не был предрешен: политический и личный антагонист Горбачева Ельцин на I съезде народных депутатов России был избран председателем ее Верховного Совета в результате острейшей борьбы и лишь в третьем туре голосования с преимуществом всего в четыре голоса (535 при необходимых 531). Дальнейший ход событий известен: в 1991 г. шансы на сохранение Союза еще были, но связывались лишь с чрезвычайными мерами, в стратегическом же плане ситуация была проиграна в 1990 г.

Второй важный просчет инициаторов перестройки с точки зрения сохранения Союза был связан с общей стратегией перестройки. Ее стержнем была линия на демократизацию советской системы, что означало снижение роли КПСС, отделение партийных органов от государственных и превращение именно Советов в главный властный институт. Однако в этой внешне привлекательной схеме был фундаментальный изъян: в ней не учитывалась ранее сложившаяся связь между партийным единством и асимметричностью союзной федерации. При ослаблении или тем более ликвидации жесткой структуры и внутренней дисциплины в КПСС вопрос о выходе межреспубликанских трений на поверхность был неизбежен. И неслучайно сепаратизм в СССР развивался параллельно тому, как Горбачев сознательно «задвигал» партию: в 1988 г. началось сокращение партийного аппарата и его отстранение от оперативного управления; в марте 1990 г. КПСС была конституционно отделена от государства и утратила право вмешиваться в дела Советов. В июле 1990 г. на XXVIII съезде был нанесен мощный удар централистскому устройству КПСС: вводилась, по сути, неограниченная самостоятельность компартий союзных республик. Как констатировали юристы-государствоведы, установление фактически федеративных отношений между республиканскими компартиями стало одним из важнейших факторов, который в конечном счете привел к отрицанию, а затем и к разрушению государственной федерации – Союза ССР. Понимание сепаратистами интеграционного характера КПСС нашло отражение и в том, что после выступления ГКЧП провозглашение независимости союзных республик в августе – сентябре 1991 г. сопровождалось одновременным запрещением местных компартий.

Проведенный анализ дает основания для вывода о том, что особенности устройства СССР, нераздельно сочетавшего в себе государственное (асимметричная федерация) и политическое (централизованная КПСС) начала, позволяли сохранить территориальное единство страны. Однако взявшиеся реформировать страну «отцы перестройки» оказались неспособны ответить на главный вопрос, возникший еще при создании СССР в 1922 г.: как обеспечить союз народов, не ущемляя права России и русских?