09 мартa 2017 Срочно ликвидировать Церковь! Власть и религия в 1937-38 гг.

Большой террор 1937–1938 гг. нельзя рассматривать как трагедию главным образом бюрократии: это катастрофа народа в целом. Цель репрессий заключалась в подавлении стихийной, часто неосознанной, духовной и идейной оппозиции части народа господствующему режиму. Одновременно с погромными кампаниями расчищалось поле для официально господствующего марксистского мировоззрения, поэтому одним из главных объектов террора стала Русская православная церковь.  Властные структуры рассматривали религиозных активистов как источник потенциальной опасности для своего господства.

Важным сигналом для власти о неблагополучии дел в сфере насаждения атеизма явились материалы Всесоюзной переписи населения января 1937 г. Как известно, она показала, что большинство населения СССР составляют верующие, из них около двух третей проживает в сельской местности и треть – в городах. Несмотря на это, итоги переписи не дают почвы для вывода, что антирелигиозная пропаганда в стране потерпела крах. Неверующие преобладали среди грамотного молодого поколения, особенно в группе городской молодежи. Но вместе с тем стало ясно: антирелигиозная промывка мозгов миллионов людей часто оказывалась неэффективной. Высокий процент верующих воспринимался руководителями как результат враждебной деятельности «религиозников». Серьезно тревожили власть также сводки по обсуждению проекта Конституции. «Церковники» получили формальное право избирать и быть избранными в Верховные Советы как Союза, так и республик. Многие верующие считали, что теперь будут снова открываться церкви, выпустят репрессированных священников, религиозные активисты получат возможность защищать интересы общин.

Антирелигиозная пропаганда после крупных успехов на волне коллективизации 1930-х гг. переживала глубокий кризис. В декабре 1936 г. начальник культурно-просветительского отдела ЦК А. Ангаров подал записку на имя Сталина о развале антирелигиозной работы в стране. В ней он писал о коллапсе деятельности Союза воинствующих безбожников при сохраняющейся «огромной сети опорных пунктов церковников и сектантов», упоминались также и «бродячие попы», разносящие по селам «религиозную заразу», и развал антирелигиозной печати, и саботаж партийных и комсомольских структур, и податливость властей на местах «церковникам».

В руководстве страны были лица, которые склонялись к радикальному решению вопроса о существовании религиозных организаций. Так, Г. М. Маленков предложил в мае 1937 г. внести изменения в законодательство о культах 1929 г. (и без того дискриминационное), позволяющие ликвидировать церковные двадцатки. Откликаясь на это предложение, нарком внутренних дел Н. И. Ежов призвал выработать новое законодательство, которое лишило бы церковные общины юридической основы. В том, что эти предложения были отклонены, думается, главную роль сыграли особенности сталинской тактики. Сталин в своих операциях, как правило, не шел до конца, сохраняя возможность для отступления. При предстоящем массовом уничтожении церковного актива ему было важно сохранить видимость легальности церковных общин, чтобы демонстрировать миру нерушимость принципа свободы вероисповедания. В июле 1937 г. власти ужесточили налоговый гнет для верующих. Постановлением Политбюро по инициативе В. М. Молотова были установлены ставки налогов для священнослужителей, предусмотренные для лиц, имеющих нетрудовые доходы, то есть максимально высокие. Таким образом, массовый террор должен был сопровождаться экономическим удушением церкви.

Вопрос о вовлечении «церковников» в орбиту репрессий был предрешен февральско-мартовским Пленумом ЦК ВКП(б) 1937 г., когда Сталин актуализировал две теории, ставшие идеологической программой террора. Первая теория – обострения классовой борьбы по мере строительства социализма – часто упоминается, а вторая – создания единого фронта врагов на основе «программы восстановления капитализма» –  остается в тени.  Но именно она дала универсальный повод для массовых репрессий в отношении всех и каждого. В одном котле троцкисты могли соседствовать со священниками, «правые» с эсерами, интеллигенты с простыми крестьянами и уголовниками. Репрессии в отношении «церковников» проводились главным образом внесудебными тройками в рамках «кулацкой операции» в ходе реализации утвержденного Политбюро ЦК ВКП(б) 31 июля 1937 г. приказа НКВД. Он утверждал лимиты подлежащих расстрелу или отправке в лагеря (они потом продлевались). Только по одному этому приказу в 1937–1938 гг.  около 700 тыс. человек было арестовано, из них около 400 тыс. расстреляно.  В директиве от 2 июля о начале разработки этой кампании «церковники» как категория, подлежащая репрессии, не выделялась, речь шла только о бывших кулаках и уголовниках. Но сохранились предписания с мест партийных секретарей и чекистских начальников о расширении предлагаемого к репрессиям контингента. В результате в окончательном тексте приказа в категориях, обреченных на репрессии, появился «антисоветский элемент», включающий духовенство и церковнослужителей. Но важно понимать, что многие активные миряне также репрессировались в числе «бывших кулаков» и «уголовников», а часть духовенства разных конфессий пострадала в рамках так называемых «национальных операций». Репрессировали «церковников» в этот период и обычные суды разных уровней. Поэтому точный подсчет подвергшихся репрессиям по линии религии затруднителен, если вообще возможен. Несомненно, что речь идет о многих десятках тысяч людей.

8 сентября 1937 г. Ежов направил Сталину спецсообщение «о первых итогах операции по репрессированию антисоветских элементов», содержащее раздел «Церковно-сектантское контрреволюционное подполье», в котором перечислялись «вскрытые» формирования в ряде областей страны. Вредная роль «церковников» отмечалась наркомом также в «кулацких» и «повстанческих» организациях. Для их репрессирования фабриковалось огромное количество «групповых дел». В названиях многочисленных липовых организаций, созданных НКВД, «церковников» часто объединяли с «кулачеством» – например «кулацко-церковная», «кулацко-сектантская группа». Такая увязка с кулаками не была случайной. Верующие активисты в единстве с крепким крестьянством действительно представляли собой духовную, неполитическую альтернативу режиму.

Усиление террора против «церковников» осенью 1937 г. происходило с непосредственным участием Сталина. 13 ноября 1937 г. Л. З. Мехлис переадресовал Сталину письмо редактора газеты «Звезда» о вредном влиянии церкви в Белоруссии, и вождь написал резолюцию: «Т. Ежову. Надо бы поприжать господ церковников». В ответ на это указание Ежов направил шифротелеграмму на места с требованием предоставить ему материалы по арестам «церковников и сектантов» в ходе «кулацкой операции» с августа по ноябрь 1937 г. Обобщив данные этих сводок, нарком в конце ноября направил обширную докладную Сталину. Приведенные сведения в записке Ежова свидетельствовали о впечатляющих «успехах» органов. Так, в целом с августа по ноябрь было арестовано 31 359 «церковников и сектантов», из них митрополитов и епископов – 166, священников – 9116, монахов – 2173, «церковно-сектантского кулацкого актива» (т. е. активных верующих) – 19 904. Из этого количества приговорен к расстрелу 13 671 человек, из них епископов – 81, священников – 4629, монахов – 934, активных прихожан – 7004. Ежов так комментировал эти данные: «Оперативный удар был нанесен исключительно по организующему и руководящему активу церковников и сектантов. В результате наших оперативных мероприятий почти полностью ликвидирован епископат православной церкви, что в значительной степени ослабило и дезорганизовало церковь. Остались одиночки-епископы, при том условии, что мы пресекаем попытки к выращиванию каких бы то ни было новых епископов и митрополитов. Вдвое сократилось количество попов и проповедников, что также должно способствовать разложению церкви и сектантов».  К числу недостатков в работе НКВД Ежов отнес тот факт, что еще не все начальники местных управлений развернули у себя в областях и республиках мероприятия по разгрому «церковной контрреволюции», о чем свидетельствовали и приводимые данные – 6990 легальных церквей по Союзу, 9750 священников, свыше 2000 сектантских проповедников. По мнению наркома, православные «церковники» теперь действуют заодно с сектантами, «ставят своей задачей создание единого антисоветского фронта». Далее перечислялись «вскрытые» за отчетный период по разным областям Союза многочисленные группы с фантастическими обвинениями в «шпионаже, вредительстве, терроре, связях с фашистами» и проч. Ряд «враждебных» действий Ежов  связывал с предвыборной кампанией («использование легальных возможностей для укрепления позиций церкви и сектантства»), борьбой за права верующих, что интерпретировалось чекистами в криминальном плане («многие арестованные нами митрополиты и епископы разрабатывали специальные обращения к верующим, в которых призывали к борьбе за политические права церкви»).

Коснулся Ежов и проблемы развала антирелигиозной работы в стране, обвинив в бездействии Союз воинствующих безбожников, в рамках которого якобы вредила «по заданию Гестапо» троцкистская организация во главе с А. Т. Лукаческим – заместителем Е. М. Ярославского. Ежов проинформировал Сталина о специальных указаниях, данных им управлениям 17 областей «о немедленной ликвидации всех церковно-сектантских контрреволюционных формирований». Кроме этого, в записке содержались предложения о насыщении оставшихся церковных структур чекистской агентурой, очевидно, одобренные Сталиным.  Ежов, выступая на чекистском активе в ходе карательной экспедиции на Украину в феврале 1938 г., заметил: «У вас там еще живыми 7 или 8 архимандритов ходят, а там 20 на работе, да и всяких монахов до чертика. Почему всех этих людей не перестреляли еще? Это все-таки не что-либо такое, как говорится, а архимандрит все-таки (смех в зале). Это же организатор. Завтра он начнет что-либо затевать». 

Террористические операции руководство страны четко увязывало с задачами предвыборной кампании, что отразилось в материалах трех Пленумов ЦК ВКП(б) 1937 г. – февральско-мартовском, июньском и октябрьском. При каждом обсуждении предвыборного процесса ораторы поднимали вопросы опасности, исходящей от «церковников» и решение этой проблемы видели в усилении не пропаганды, а работы карательных органов. Показательным в этой связи является выступление секретаря Архангельского обкома Д.А. Конторина на октябрьском Пленуме, где он попросил увеличить в его области лимит по 1-й категории (расстрел) еще на несколько тысяч «в порядке подготовки к выборам в Верховный Совет». Карательные органы правильно понимали установки руководства по ликвидации верующих. Людей часто уничтожали просто по социальному происхождению, материалы упрощенного следствия имели мало значения, они служили «оформлением» заранее подготовленных списков.

Итог террористической кампании можно интерпретировать как в целом успешный для Сталина и его окружения. Удалось добиться нейтрализации  пункта Конституции о допуске бывших лишенцев, в том числе представителей религиозных организаций, в союзный и республиканские Верховные Советы. Никто из верующих в Советы избран не был – массовый террор вместе с циничными манипуляциями поставили подобному результату надежный заслон.

Провал попыток возрождения в стране систематической антирелигиозной пропаганды в 1937 г.  был обусловлен твердым выбором Сталина и руководства страны в пользу террористического плана уничтожения значительной части духовенства и церковного актива разных религий. Антирелигиозная работа свелась, по существу, к идеологическому прикрытию антицерковного террора. После того как цели террора, по мнению Сталина, были достигнуты и общество приобрело нужную диктатору степень социальной монолитности, всероссийский антицерковный погром был свернут (к 1939 г.), а антирелигиозная пропаганда направлена в более тихое русло.

Впрочем, в предвоенное двухлетие антицерковные репрессии продолжались, пусть и в меньшем объеме, чем прежде. Массово разрушались церкви. Настоящая перемена курса по отношению к религии и Церкви произошла только в годы Великой Отечественной войны.