09 мартa 2017 Расстрельный дом на Никольской

Неприметный трехэтажный особняк в самом центре столицы, в конце Никольской улицы, никогда не привлекал к себе внимания ни москвичей, ни туристов. Однако этот дом, уже многие годы завешанный строительной сеткой, заслуживает особого внимания, ибо именно здесь в период пика сталинских репрессий 1937–1938 гг. решались судьбы десятков тысяч наших соотечественников.

В 1923 г. в составе Верховного суда СССР была создана Военная коллегия, которая рассматривала особые дела в отношении начальствующего состава армии и флота, а также подозреваемых в государственной измене и контрреволюционной деятельности. Ее бессменным руководителем с 1926 по 1948 г. являлся армвоенюрист Василий Ульрих – один из главных сталинских палачей, за подписью которого числятся сотни расстрельных приговоров.

В 1935 г. Военная коллегия получила отдельный трехэтажный особняк на Никольской улице, к этому времени переименованной в улицу 25 Октября. Здесь коллегия просуществовала до 1950 г., и именно в этот период здание бывшей Московской ремесленной управы закрепило за собой репутацию «Расстрельного дома».

В 1930-е гг. Военная коллегия ВС СССР стала для И. В. Сталина одним из инструментов достижения единоличной, абсолютной власти в стране. Убийство С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. спровоцировало мощную волну преследований и арестов и, как следствие, показательных процессов над видными политическими деятелями советского правительства.

 Первым из таких громких процессов 1930-х гг. стало «Дело Ленинградского центра». Сталин потребовал от НКВД связать убийство с деятельностью «зиновьевской оппозиции», что и было выполнено. В Ленинграде и Москве начались аресты и дознания. 16 декабря 1934 г. были взяты под стражу Г. Е. Зиновьев и Л. Б. Каменев. 29 декабря Военная коллегия Верховного суда СССР за подписью В. В. Ульриха приговорила 14 подсудимых к расстрелу. Это дело стало первым из громких судебных производств 1930-х гг., в котором Военная коллегия принимала прямое участие.

В 1935 г. состоялись процессы над членами «Московского центра», а также «Кремлевское дело», являвшихся логическим продолжением «Дела Ленинградского центра». Целью всех этих слушаний было полностью дискредитировать внутрипартийную «оппозицию» и представить ее лидеров (в первую очередь Зиновьева и Каменева) как террористов, готовящих заговор лично против Сталина, а также против советской власти в целом. В результате закрытых заседаний Военной коллегии лидеры «зиновьевской оппозиции» получили солидные тюремные сроки.

Апогеем закулисных политических игр Сталина стала череда из трех Московских процессов над «правой оппозицией» 1936–1938 гг. Все дела слушались Военной коллегией ВС СССР под председательством В. В. Ульриха. По вновь сфабрикованным в НКВД делам обвиняемым вменялись в вину шпионаж в пользу западных стран, терроризм, покушение на Сталина и многое другое. «…В числе обвиняемых Рыков, Бухарин, Ягода, Раковский, Гринько, секретарь Горького Крючков, врачи Плетнев, Левин, Казаков и др. Всех как громом поразило, что Горький и Куйбышев были убиты.

Разум это вместить не может. Все на грани реального. Как трагически окрашиваются последние годы Горького. Но… но логика шепчет, что… Бог с ней, с этой логикой. Посмотрим, какие будут доказательства, кроме самооговора подсудимых» (Гладков А. К. «Всего я и теперь не понимаю». Из дневников. 1938 г.).

Согласно архивным документам (протоколы допроса, письма, прошения и др.) на подследственных оказывалось колоссальное воздействие – как психическое, так и физическое. Все эти меры ведения следствия были подтверждены в заключении Верховного суда СССР о реабилитации в 1988 г.: «…Изучение материалов дела дает основание сделать вывод, что некоторые протоколы допросов, в том числе допросов на очных ставках, фальсифицировались; к делу приобщались заранее составленные протоколы допросов с “признанием” обвиняемыми своей вины. Самооговор же достигался путем обмана, шантажа, психического и физического насилия».

Информация о процессах распространялась максимально широко через печать, плакаты, митинги и радиостанции. На процессах присутствовали деятели культуры, писатели и журналисты, которые не уставали поносить «врагов народа» в газетах. На многих показательных судебных заседаниях велась киносъемка для последующей трансляции хроники в массы.

В годы Большого террора Военная коллегия Верховного суда СССР являлась судебным органом, обслуживающим запросы, исходившие напрямую из Политбюро и часто лично от Сталина. Согласно изщменениям, внесенным изменениям в уголовно-процессуальные кодексы союзных республик (сразу после убийства Кирова) была отработана схема, позволявшая в кратчайшие сроки и в максимально упрощенном порядке вести масштабное судопроизводство. «По расследованию и рассмотрению дел о террористических организациях и террористических актах против работников советской власти», следствие велось не более десяти дней, обвинительное заключение вручалось обвиняемым за сутки до рассмотрения дела в суде. Кроме того, дела слушались без участия сторон, обжалование приговоров не допускалось. Приговор к высшей мере наказания приводился в исполнение немедленно по его вынесении. Таким образом, новые процессуальные нормы позволяли выносить смертные приговоры по политическим делам без лишней волокиты, сохраняя при этом видимость судебной процедуры. Регулятором механизма осуждения, хотя и всегда скрытым, выступало Политбюро ЦК ВКП(б): рассмотрение любого дела требовало его обязательной предварительной санкции.

Полномасштабное использование новых процессуальных норм началось в феврале 1937 г., когда на стол начальника Военной коллегии Ульриха попал первый из «расстрельных списков», в котором числились фамилии 479 человек. Технология составления и утверждения их была проста и проходила в три этапа: сначала НКВД и лично Н. И. Ежов формировали и представляли списки с рекомендованной мерой наказания по 3 категориям (1-я категория – расстрел; 2-я – 10 лет заключения; 3-я – 5–8 лет заключения), затем списки утверждали члены Политбюро, после чего Военная коллегия Верховного суда оформляла судебные приговоры.

Списки, как правило, оформлялись одинаково. На первом листе обычно стоял заголовок – «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного Суда СССР». На второй странице приводилась справка о числе включенных в список людей, с разбивкой на категории по мере наказания и территориальной принадлежности. Далее шли собственно региональные списки (каждый с новой страницы), в свою очередь подразделенные на категории.

Подписанные списки передавались в Военную коллегию, которая проводила по ним уже фактические формальные судебные заседания на 3-м этаже здания на Никольской. После того как обвиняемого вводили в помещение, где заседала ВКВС, заседание объявлялось открытым. Вначале удостоверялась личность обвиняемого, затем председательствующий задавал ему обязательные вопросы: было ли вручено обвинительное заключение и признает ли он себя виновным; возможно, еще один-два уточняющих вопроса. Затем обвиняемому предоставлялось последнее слово. После этого, если верить протоколам судебных заседаний, суд удалялся на совещание, затем зачитывался приговор. Весь «процесс», судя по записям в протоколах, продолжался от 5 до 10 минут, редко до 30 минут.

Формализация заседаний Военной коллегии иногда доходила до полного абсурда. Комиссия ЦК КПСС по установлению причин массовых репрессий в своем докладе от 9 февраля 1956 г. отмечала: «Установлены факты, когда Военная коллегия Верховного Суда СССР дошла до вынесения приговоров по телеграфу. Бывший член Военной коллегии Верховного Суда СССР Никитченко (ныне генерал-майор в отставке), возглавляя выездную сессию на Дальнем Востоке, не видя дел и обвиняемых, вынес по телеграфу 102 приговора. Тот же Никитченко, находясь на Дальнем Востоке, не только не вскрывал проводившуюся там органами НКВД массовую фальсификацию дел, но, наоборот, всячески потворствовал этой фальсификации и способствовал ее внедрению в работу аппарата НКВД».

Согласно изменениям, внесенным 1 декабря 1934 г. в Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР, все приговоры Военной коллегии были окончательными и не подлежали обжалованию. Единственным реальным руководителем судебного процесса являлось Политбюро, члены которого визировали каждый список, кроме первых двух – от 27 февраля и 19 марта 1937 г. Известно, что И. В. Сталин лично подписал 357 «расстрельных списка», В. М. Молотов – 372, Л. М. Каганович подписал 188, К. Е. Ворошилов – 185, А. А. Жданов – 176, А. И. Микоян – 8, а впоследствии расстрелянный С. В. Косиор – 5 списков. Всего на данный момент обнаружено 383 «расстрельных списка» 1937–1938 гг., которые составляют 11 томов и сформированы в дела в хронологической последовательности, хранящиеся в Архиве Президента РФ. По собственным отчетам ВКВС, всего с 1934 по 1955 г. ею осуждено 47 549 человек, из них за период с 1 октября 1936 г. по 30 ноября 1938 г. приговорено к расстрелу 31 456 человек (в том числе 7 408 в Москве), к лишению свободы – 6 857 человек.

В годы Большого террора Военная коллегия проводила судебные процессы над видными советскими руководителями, деятелями культуры и искусства, военными, учеными, а также над бывшими сотрудниками НКВД. Только в Москве среди приговоренных к расстрелу: писатели И. Э. Бабель, И. И. Катаев, Б. А. Пильняк, С. М. Третьяков, Б. Ясенский, М. Е. Кольцов, режиссер В. Э. Мейерхольд, маршалы М. Н. Тухачевский и А. И. Егоров, маршал авиации С. А. Худяков, крупнейшие ученые Н. Д. Кондратьев, Е. Д. Поливанов и Р. Л. Самойлович, члены Политбюро Н. И. Бухарин, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, С. В. Косиор, А. И. Рыков, В. Я. Чубарь, полный состав правительства Монголии, 25 союзных и 19 республиканских наркомов, 13 командармов, 43 комкора, 85 комбригов, свыше 100 профессоров, более 300 директоров ведущих предприятий. В доме № 23 по ул. 25 Октября в 1937 г. заседало Особое присутствие по «Делу Тухачевского», с которого начались массовые репрессии в РККА. Здесь же в 1946 г. судили главкома ВВС А. А. Новикова и наркома авиационной промышленности А. И. Шахурина, а в 1948 г. – адмирала Н. Г. Кузнецова.

Начиная с 1960-х и заканчивая концом 1980-х гг. в доме № 23 по ул. 25 Октября располагался военный комиссариат. После распада СССР здание перешло частному владельцу. Последние десятилетия оно пришло в полный упадок и буквально рассыпается на глазах. Сегодня здание по адресу Никольская, 23 следует музеефицировать, чтобы обозначить масштаб национальной трагедии, которая произошла с нашей страной после революции 1917 г.