СВЯТКИ
То, что в современной России именуют новогодними каникулами, в дореволюционной России называли Святками. Это была череда праздников, начинавшаяся Рождеством (25 декабря по действовавшему тогда старому стилю), затем – Новый год, в народе по-другому именуемый Васильевым днем (1 января), и, наконец, Крещение (6 января). Здесь важно отметить, что Рождественский пост заканчивался 24 декабря и ничто не мешало бурной встрече Нового года. (Сейчас, когда на новый стиль переведен только светский календарь, а церковь продолжает жить по старому стилю, Новый год приходится на Рождественский пост.)
В старину готовились к праздникам заранее, самый главный день подготовки приходился на Сочельник 24 декабря. Даже в нерелигиозных семьях, где пост соблюдался не строго, в Сочельник обычно постились. В купеческих и мещанских домах пост соблюдался строже, чем в дворянских, в том числе и обычай не есть до «первой звезды». Еда Сочельника – кутья, или, по-другому, «сочиво» (сочная каша с медом, обычно из проросшей пшеницы), и взвар – ставились под иконы на подстилке из сена. Их употребляли до всенощной службы в церкви.
После богослужения простой люд традиционно отправлялся колядовать, то есть ходить по соседским домам с песнями, прославляющими Рождество Спасителя. Само название – колядки – имеет гораздо более древнее происхождение: оно восходит к временам, когда славяне пели песни в честь языческого бога Коляды. Теперь колядками славили Христа и, как в древности, желали хозяину дома богатства и благополучия. Впрочем, коренные москвичи не употребляли слова «колядовать» – говорили «славить». Каждая семья ожидала христославов, приготавливая для них угощение. Обычно это были «козули» – пряники в форме коровы или козы, которые символизировали животных, находившихся в хлеву во время рождения Иисуса Христа.
В сам день Рождества было обязательно попасть в церковь, и тут в городах возникала проблема переполненности церквей, и в домовых храмах различных учреждений вводили специальные билеты на праздничное богослужение. У некоторых появлялась еще одна предпраздничная забота – билеты на заутреню в церковь достать. Как иронически свидетельствовал об этом в 1892 г. обозреватель «Московских ведомостей», те, «кто могут свободно получить билеты в церковь “штатских кадет” – хлопотали о билетах в церковь “штатских юнкеров”, а те, кто в “штатских юнкерах” запросто, – хотели попасть в церковь “штатских пажей”» и т.д. Из этого следует, что тот храм, куда человек ходил, во многом определял социальный вес этого человека. Для многих людей, особенно живших в Санкт-Петербурге и Москве, посещение церкви было не только личным делом, но также одним из элементов продвижения по карьерной лестнице.
Столичный же аристократический бомонд собирался на богослужение в «модных и элегантных» местах, коими считались церковь Уездного ведомства и церковь Человеколюбивого общества. Там богослужение часто превращалось в светский раут, что зачастую служило предметом газетной критики.
НОВОГОДНЯЯ ЕЛКА
Главный реформатор новогодних гуляний в России – Петр I – ввел традицию пышно отмечать Новый год: с танцами, песнями, запуском шутих и фейерверков, украшением домов и общественных зданий хвойными ветвями. Обычай же наряжать рождественскую елку появился значительно позднее – в 30-х гг. XIX в., в царствование императора Николая I.
При императоре Александре III было положено начало традиции посещения многочисленных елок членами императорской семьи. Ежегодно 25 декабря после фамильного завтрака император с детьми и великими князьями приезжал в манеж Кирасирского полка на елку для нижних чинов Собственного Его Величества конвоя, Сводно-гвардейского батальона и Дворцовой полиции. На следующий день елка повторялась для чинов, бывших накануне в карауле. Императрица Мария Федоровна лично раздавала солдатам и казакам подарки. Для офицеров праздник устраивался 26 декабря в Арсенальном зале Гатчинского дворца. Напротив бильярда стояли елка и стол с подарками, после раздачи даров всех угощали чаем. Александр III считал своим долгом разделить рождественские праздники с людьми, обеспечивавшими его личную безопасность.
К концу XIX в. предписания Петра I об украшениях домов хвойными ветками не соблюдались. Единственными зданиями, где эта традиция сохранилась, были, как ни странно, кабаки. Перед Новым годом у ворот питейных заведений или на их крышах ставились елки, привязанные к колу. Стояли они там до следующего года и были своеобразным «фирменным» знаком питейных заведений. Иногда вместо елок ставили молодые сосенки. Этот обычай продержался в течение XVIII и XIX вв. Есть мнение, что ругательство «елки-палки» связано именно с этим отличительным знаком распивочных.
Все остальные здания украшали по-разному – флагами и лентами, вдоль улиц ставили и зажигали плошки с жиром, а с появлением электричества стали покупать или брать в аренду электрические гирлянды.
В самом конце XIX в. в крупных российских городах появляются многочисленные елочные базары. Один из основных в Москве располагался на Театральной площади (прямо перед Большим театром). Выбор елки был особой традицией, с прогулкой по базару и почти обязательной покупкой сбитня и калача.
Приготовление елки от младших в семье детей, как правило, скрывали. Украшалась она либо канонично после всенощной, либо до всенощной, но свободного доступа детей к ней не было. После того как празднество заканчивалось, игрушки снимали с елки и раздавали детям. Как писала столичная пресса, один из петербургских богачей заказал «искусственную елку вышиною в 3,5 аршина, которая была обвита дорогой материею и лентами». «Верхушка елки была испещрена ленточками разных цветов; верхние ветви ее были увешаны дорогими игрушками и украшениями: серьгами, перстнями и кольцами; нижние ветви цветами и конфетами и разнообразными фруктами. Комната, где находилась елка, была освещена большими огнями; повсюду блистала пышность и роскошь. После угощения детей заиграла музыка. По окончании вечера пустили детей срывать с елки все то, что висело на ней. Детям позволялось влезать на дерево; кто проворнее и ловчее, тот пользуется правом брать себе все, что достанет, но так как елка была высокая и не многие отваживались влезать, то им помогали их сестрицы; они подставляли стулья и указывали на самые заманчивые для них вещи».
Детские подарки под елкой были обязательны. В многодетных дворянских семьях традиционной была игра в «передачу»: подарки завертывались в несколько слоев бумаги. Разворачивать их надо было постепенно, передавая подарок тому, чье имя значилось на очередной обертке. После всенощной на елке ненадолго зажигали свечи для детей, а вокруг дерева водили хороводы. Детские праздники устраивались и на второй и третий день Рождества.
Со временем елочные украшения стали более изысканными, появились определенные правила украшения рождественской ели. Ее верхушку венчала «Вифлеемская звезда». Шары (прежде это были яблоки) олицетворяли тот запретный плод, который вкусили прародители Адам и Ева. Всевозможные фигурные пряники и печенье (часто по-прежнему в форме животных), сменившие обязательные во времена Средневековья вафли, напоминали о пресных хлебцах, употребляемых при обряде причастия. Потом все упростилось, на еловых ветках стали развешивать разноцветные игрушки, фонарики, корзинки. А еще позже пришла мода на игрушки из папье-маше, фарфора, тисненого картона, стекляруса и приклеенного бисера, прозрачного и матового стекла.
РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ГУЛЯНИЯ
До революции выходными – не рабочими – днями были 25 и 26 декабря, 1 и 6 января. Промежуточные дни были рабочими. В первый день Рождества и на первое января у всех сословий в обычае были походы друг к другу «с поздравлением». В дворянской среде был обычай устраивать торжественные новогодние светские рауты: представители знати «при полном параде» совершали короткие визиты, разъезжая по городу от дома к дому и поздравляя хозяев. И если для одних это был один из вариантов развлечения, то для других такой обычай стал «праздничной повинностью». Эту сторону с юмором и даже сарказмом описал Антон Чехов в своих рассказах «Новогодняя пытка» и «Новогодние великомученики».
«…В приемном покое, полежав часа полтора и выпив целую склянку валерьяны, чиновник приходит в чувство… Узнают, что он титулярный советник Герасим Кузьмич Синклетеев.
– Что у вас болит? – спрашивает его полицейский врач.
– С Новым годом, с новым счастьем… – бормочет он, тупо глядя в потолок и тяжело дыша.
– И вас также… Но… что у вас болит? Отчего вы упали? Припомните-ка! Вы пили что-нибудь?
– Не… нет…
– Но отчего же вам дурно сделалось?
– Ошалел-с… Я… я визиты делал…
– Много, стало быть, визитов сделали?
– Не… нет, не много-с… От обедни пришедши… выпил я чаю и пошел к Николаю Михайлычу… Тут, конечно, расписался… Оттеда пошел на Офицерскую… к Качалкину… Тут тоже расписался… Еще помню, тут в передней меня сквозняком продуло… От Качалкина на Выборгскую сходил, к Ивану Иванычу… Расписался…
– Еще одного чиновника привезли! – докладывает городовой.
– От Ивана Иваныча, – продолжает Синклетеев, – к купцу Хрымову рукой подать… Зашел поздравить… с семейством… Предлагают выпить для праздника… А как не выпить? Обидишь, коли не выпьешь… Ну, выпил рюмки три… колбасой закусил… Оттеда на Петербургскую сторону к Лиходееву… Хороший человек…
– И все пешком?
– Пешком-с… Расписался у Лиходеева… От него пошел к Пелагее Емельяновне… Тут завтракать посадили и кофеем попотчевали. От кофею распарился, оно, должно быть, в голову и ударило… От Пелагеи Емельяновны пошел к Облеухову… Облеухова Василием звать, именинник… Не съешь именинного пирога – обидишь…»
К концу XIX в. появился еще один способ поздравить с праздником – отправить почтовую открытку. Сразу возникла традиция дарения открыток. Первая такая открытка появилась в России к Пасхе 1897 г., и уже через пару лет отечественный рынок был заполнен сотнями разнообразных пасхальных и рождественских сюжетов. С выпуском русскоязычных поздравительных открыток отечественный ассортимент становится самым разнообразным в Европе.
На Святки, пока высший свет веселился на балах и маскарадах, простые горожане развлекались на катальных горах, которые часто стояли потом до Масленицы, и в балаганах, где давались незамысловатые представления. В Петербурге они располагались в основном на Царицыном лугу или на Марсовом поле, в Москве – под Новинским монастырем (район нынешнего Новинского бульвара), потом переместились на Девичье поле (сейчас это Хамовники).
В Москве на Соборной площади появлялась традиционная елка, в Манеже играли самодеятельные концерты, на Воробьевых горах организовывали фейерверк, а городская знать бронировала места в популярных ресторанах. Так, если в период новогодних празднеств в Москве гостил император, главный новогодний бал устраивался в Большом Кремлевском дворце в первых числах января.
Традицию новогодних фейерверков на Воробьевых горах еще в 1891 г. завел московский ресторатор Степан Крынкин. Его кабак с незамысловатым названием «У Крынкина» располагался на нынешней улице Косыгина, метров на 150 левее смотровой площадки. После реконструкции в 1904 г. по всему периметру здания вытянулась длинная терраса со столиками, гости которой могли видеть всю Москву. Именно для увеселения посетителей владелец решился проводить новогодние пиротехнические шоу, которые благодаря расположению кабака было видно и из центра города. Местная публика в новогоднюю ночь сплошь состояла из богатых замоскворецких семей.
Со временем Новый год стал «обрастать» своими традициями. Вечер накануне Нового года стали называть «щедрым». Обильный праздничный стол, по народному поверью, как бы обеспечивал благополучие на весь предстоящий год и считался залогом богатства семьи. Поэтому его стремились украсить всем тем, что хотели бы иметь в достатке в своем хозяйстве. А вот традиция пить шампанское, как гласит легенда, появилась после разгрома наполеоновской армии. В 1813 г. русскими были опустошены винные погреба мадам Клико. Мадам не очень-то этому противилась и вроде бы даже сказала, что «Россия покроет убытки». Это действительно и произошло, так как вино Дома Клико оказалось превосходным и его часто стали выписывать в Россию. Французское шампанское «Мадам Клико» с тех пор стало неизменным атрибутом новогодних празднеств.