17 сентября 2017 Вернуться в Россию – стихами. Литература русского зарубежья

«Есть, конечно, писатели такие,

что их хоть на Мадагаскар посылай

на вечное поселение, они и там

будут писать роман за романом.

А мне все надо родное, всякое –

хорошее, плохое – только родное».

А.И. Куприн

Литература русского зарубежья – совершенно уникальный феномен, результат насильственного разделения, границы не между, но внутри единой русской литературы, проведенной в первые годы после Октябрьской революции 1917 г. В мировой истории литературы есть немало примеров расцвета творчества единичных писателей вдали от родины – среди них Данте, Мицкевич, Джойс, однако до российской революции не было прецедента существования значительной части литературы вне ее «метрополии».

Литературным и культурным центром русских писателей за рубежом был сначала Берлин (1920-1924 гг.), затем – Париж. Популярность Берлина первой половины 1920-х гг. для эмигрантов объяснялась просто: Веймарская республика – в отличие от многих других европейских стран – признала Советскую Россию, а из-за инфляции курс рубля нэповского времени был достаточно весом. Особенностью Берлина было и интенсивное общение между эмигрантскими и советскими писателями. Многочисленные и часто недолговечные русские издательства немецкой столицы (между 1918 и 1928 гг. в Германии их было зарегистрировано 188) работали на оба рынка: советский и эмигрантский. Помимо крупнейшего издательства З.И. Гржебина, были «Эпоха», «Геликон», «Слово», «Грани», «Мысль», «Петрополис» и многие другие. В Германию приезжали многие советские писатели: М. Горький, В. Маяковский, Ю. Тынянов, К. Федин. Выступление С. Есенина в берлинском Доме искусств произвело фурор. В Берлине выходили периодические издания различной общественно-политической направленности на русском языке: «Дни», «Руль», «Время», «Голос России», «Грядущая Россия», ряд других. «Для нас нет в области книги разделения на Советскую Россию и эмиграцию», – гордо декларировал берлинский журнал «Русская книга», и так оно и было – но только до середины 1920-х гг., когда граница закрылась.

Примерно в это же время центр русской литературной эмиграции переместился в Париж. Собственно, Франция в отношении языка и культуры изначально была близка русским из привилегированных сословий, у некоторых счастливцев - например, у Мережковских - там было жилье, но абсолютное большинство эмигрантов-писателей (и не-писателей) столкнулись с большими бытовыми трудностями и вынуждены были зарабатывать на жизнь тяжелым неквалифицированным трудом. К 1923 г. во Франции жили, по разным данным, от 70 до 400 тыс. русских беженцев.

Крупнейшим журналом были лево-демократические «Современные записки», отличавшиеся явным антибольшевистским пафосом. Созданный в 1920 г. по образу и подобию классических русских толстых журналов (само название явно отсылало одновременно и к пушкинско-некрасовскому «Современнику», и к «Отечественным запискам»), он печатал всех лучших и «сколько-нибудь известных» писателей русского зарубежья. До 1940 г. вышло 70 номеров, тираж составлял около 2000 экземпляров. Среди газет выделялось умеренно консервативное «Возрождение» (сначала под редакцией П.Б. Струве, с 1927 года - Ю.Ф. Семенова), где также печатались многие видные эмигрантские писатели.

С 1921 г. другими центрами русской диаспоры с полноценной культурной жизнью стали Прага (не столько литературный, сколько научный центр – там, среди прочего, были созданы Русский свободный университет, крупнейший в эмиграции Союз русских писателей и журналистов, Русский заграничный архив и многие другие учреждения, с 1920 по 1932 г. выходила газета (потом – журнал) «Воля России») и Белград (благодарный Николаю I за помощь, король Александр постарался сделать жизнь белых эмигрантов-писателей лучше: при сербской Академии наук основали издательство «Русская библиотека», выпускавшее книги многих русских писателей). В Софии выходил некоторое время толстый журнал «Русская мысль» - преемник дореволюционного русского издания под редакцией того же П.Б. Струве; в Риге выпускалась одна из крупнейших эмигрантских газет «Сегодня». В русском культурном центре на Дальнем Востоке – Харбине – газет и журналов в 1920-е гг. выходило больше, чем в Берлине, однако европейцы обычно относились к русскому «китайскому» зарубежью как к глубокой провинции, делая исключение только для самых крупных литераторов - например, для поэта, прозаика и публициста Арсения Несмелова (Арсения Ивановича Митропольского, 1889-1945), участника Белого движения, выпустившего в эмиграции шесть поэтических сборников.

Литературная жизнь русского зарубежья (по крайней мере, до Второй мировой войны), несмотря на оторванность от языка и культурной жизни Родины, была вполне полноценной: помимо множества издательств и разнообразной периодики, существовали литературные общества (например, журфиксы Д.С. Мережковского и З.Н. Гиппиус, позже переросшие в заседания общества «Зеленая лампа»), велась литературная полемика: самая значительная и многолетняя – между В.Ф. Ходасевичем и Г.В. Адамовичем.

Ходасевич работал в 1925-1926 гг. в эсеровской газете «Дни», а с 1927 г. и до самой своей смерти был главным литературным критиком «Возрождения»; Адамович был критиком «Последних новостей» - первой и самой долговечной из эмигрантских газет (с 1921 г. — под редакцией П.Н. Милюкова). Спор шел и о судьбе и самой возможности существования литературы и родного языка вдали от родины, и позже - о поэзии. Ходасевич призывал уделять больше внимания поэтическому мастерству и дисциплине и ориентироваться на классические образцы поэзии, в то время как Адамович критиковал молодых поэтов за чрезмерное, на его взгляд, внимание к формальным аспектам творчества, требовал от нее «человечности». К сожалению, Ходасевич – «крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии», гордость «русской поэзии, пока жива последняя память о ней» (по авторитетному мнению В.В. Набокова) - в эмиграции писал относительно мало, а после 1927 г., когда вышел его последний сборник «Европейская ночь», – почти ничего, сосредоточившись на литературной критике.

Крупнейшим прозаиком «с дореволюционным стажем» был, безусловно, И.А. Бунин (1870–1953), первым из русских получивший в 1933 г. Нобелевскую премию по литературе. Бунин писал и стихи, но только в первые годы эмиграции, оставаясь в основном прозаиком. В 1918-1919 гг. в Москве и Одессе Бунин вел дневники, позже ставшие основой для книги «Окаянные дни» - живого свидетельства эпохи революции и гражданской войны и одного из самых злых и ярких памфлетов о начале большевистской власти. Чуть позже писатель оставил политический пафос и обратился к вечным темам. Всепоглощающая страсть и трагичность земной любви, всегда связанной со смертью – основа повести «Митина любовь» (1924), сборника рассказов «Солнечный удар» (1927). Во время Второй мировой войны в Грассе, в тяжелых бытовых условиях и тревоге за исход войны (несмотря на ненависть к большевикам, он сильно переживал за судьбу родины), Бунин создает одно из самых проникновенных своих творений — книгу «Темные аллеи».

Центральное произведение эмигрантского периода Бунина - роман «Жизнь Арсеньева»: и автобиографический, и, используя выражение Л.Я. Гинзбург, автопсихологический, и общечеловеческий. По словам Г.В. Адамовича, «Жизнь Арсеньева» - книга о России, о русских людях, о русской природе, об исчезнувшем русском быте, о русском характере», при этом «как ни богато повествование этим национальным содержанием, как в этой плоскости ни горестно оно по тону, истинная тема „Арсеньева“ - иная. За Россией у Бунина - весь мир, вся не поддающаяся определению жизнь, с которой Арсеньев чувствует свое родство и связь».

Свои «окаянные дни» - тяжелый опыт столкновения с новой властью - есть у многих писателей русского зарубежья. Так, повесть А.И. Куприна «Купол Святого Исаакия Далматского» (1927) посвящена событиям осени 1919 г. и явно показывает неслучайность эмиграции автора. Для Куприна, чья проза была тесно привязана к русским реалиям, отрыв от родины стал трагедией не только эмоциональной, но и творческой. В начале 1920-х гг. он надел на себя, по выражению Саши Черного, «чугунное ярмо антибольшевистского публициста». Позже Куприн напишет ряд биографических очерков, а также повести и рассказы, большая часть которых посвящена воспоминаниям о России – ее былом величии и удивительных людях; обращается он и к православным мотивам. Самым крупным произведениям Куприна периода эмиграции стал автобиографический роман «Юнкера» (1932) – о взрослении alter еgo автора, переходе от отрочества до юности.

Надо отметить, что автодокументальные жанры были любимыми у писателей-эмигрантов, что вполне психологически объяснимо: при невозможности вернуться на родину и воскресить прошлое многие пытались сделать это в текстах: исторические события передавались через призму личного, а ностальгия добавляла эмоционально-лирического колорита. Яркие примеры - тетралогия Б.К. Зайцева «Путешествие Глеба» о взрослении главного героя на фоне русского быта и истории последних десятилетий XIX - начала XX вв.; автобиографический роман «Отчий дом» Е.Н. Чирикова. Ностальгией по родине, стремлением к сохранению корней можно объяснить и обращение многих писателей русского зарубежья к религиозным мотивам.

Обе упомянутые темы – автобиографическая и религиозная - основа эмигрантского творчества И.С. Шмелева (1873–1950), которое он начал страстным обвинением новой России - эпопеей (по авторскому определению) «Солнце мертвых» (1923). Революция в ней – огромная личная и национальная трагедия, эсхатологическое предсказание конца не только мира людей, но и животных, страдающих от «тех, что убивать хотят».

Спасение Шмелев вскоре начинает видеть в православии, в сохранении былой «Святой Руси» в противовес современной, явно сатанинской («Где нет Бога - там будет Зверь»). Он пишет романы «Лето Господне» и «Богомолье», сочетающие автобиографические и религиозные мотивы, поэтизирующие прошлое. В книге «Лето Господне» описывается «град Китеж»: жизнь и быт дореволюционной России через восприятие семилетнего мальчика Вани Шмелева. Повесть «Богомолье» посвящена паломничеству в Троице-Сергиеву лавру.

Писатели-эмигранты часто обращались и к жанру литературной биографии ("Жизнь Тургенева» (1932) Б.К. Зайцева, многочисленные «перенасыщенные эрудицией и культурой» романы Мережковского («Наполеон», книги о Данте, о Франциске Ассизском,и др.), 16 романов и повестей мастера исторического портрета М.А. Алданова (1886–1957) о событиях русской и европейской истории. Исторические романы писали и на основе собственного опыта: таков многотомный роман генерала П.Н. Краснова «От Двуглавого Орла к красному знамени» (1921-1922), где повествуется о русско-японской, Первой мировой и Гражданской войне, о революциях 1905 и 1917 г. - везде Краснов был свидетелем и участником (вероятно, поэтому батальные сцены и описания военной жизни особенно ему удавались).

Крупнейший писатель молодого поколения эмиграции – В.В. Набоков (1899–1977) ­– также отдал дань автодокументальной прозе: «Машенька», первый роман, опубликованный за границей, содержит в основе личные воспоминания автора ­- его юношескую любовную историю, которая позже будет пересказана в книге «Другие берега». Будучи одним из лучших образцов жанра, эта книга стала центральным автобиографическим комментарием, ключом к восприятию книг, написанных Набоковым ранее, и введением к его более поздним произведениям. Лучшие из них – «Защита Лужина», «Приглашение на казнь» (1934-1935) с явными отсылками к набиравшим силу двум тоталитарным режимам, «Дар». В американском периоде лучшие произведения Набокова были написаны им на английском языке, но с многочисленными отсылками к русской литературе: «Лолита», «Ада, или радости страсти», «Пнин» и «Бледный огонь».

Один из ярких молодых прозаиков эмиграции - Гайто Газданов (1903–1971), автор девяти законченных («Вечер у Клэр» и др.) и одного незаконченного романа, документальной повести о французском Сопротивлении, нескольких десятков рассказов и статей о литературе.

Среди поэтов русского зарубежья в первую очередь стоит упомянуть (помимо В.Ф. Ходасевича) о Г.В. Иванове и М.И. Цветаевой.

Для Марины Цветаевой (1892–1941) эмигрантский период был и творчески плодотворным, и драматичным: русская эмиграция относилась к ней более чем прохладно. По мнению исследователей, на 1922–1924 гг. (время жизни в Берлине и Праге) приходится вершина развития лирического дарования Цветаевой. Среди написанного – «восхитительная сказка» (по выражению Ходасевича) поэма «Молодец» (1922), завершающая цикл фольклорных поэм; «поэмы расставания» (1924) - «Поэма Горы» и «Поэма Конца»; «лирическая сатира» «Крысолов», сборники стихов. «Тройственный» эпистолярный роман с Пастернаком и Рильке стал импульсом создания четырех последних лирических поэм, объединенных общей темой смерти - «Поэма Лестницы» (1926), «Попытка комнаты», «Новогоднее» (непосредственный отклик на смерть Рильке) и «Поэма воздуха»; писала Цветаева и прозу, самобытную и оригинальную.

«Последний петербургский поэт» Георгий Владимирович Иванов (1894–1958) стал одним из первых поэтов эмиграции с выпуском сборника «Розы» (1931), в котором было известное стихотворение «Хорошо, что нет Царя…». В сборнике с огромной художественной силой запечатлена трагическая разорванность эмигрантского сознания. Второй и последний парижский сборник - «Портрет без сходства» - вышел в 1950 г. По словам исследователя, «написанное Георгием Ивановым за пределами России - это своего рода комментарий к розановскому «Апокалипсису нашего времени» с его известным приговором: «Русь слиняла в два дня»».

Константин Бальмонт, всегда страдавший, по выражению Г.П. Струве, «многописанием», много писал и в эмиграции; примерно то же можно сказать и о Игоре Северянине, выпустившем в 1920-30-е гг. «не менее десяти томов стихов».

К сожалению, объем даже самой большой статьи не позволяет сделать сколько-нибудь репрезентативный обзор даже значимых писателей и поэтов русского зарубежья: простое перечисление имен, названий, дат, книг, издательств и периодики заняло бы множество страниц. Масштаб, многообразие и «цветущая сложность» литературного мира первой волны русской эмиграции были впечатляющи. Однако, несмотря на это, для абсолютного большинства ее писателей и поэтов вполне применима формула Цветаевой: «Всё меня выталкивает в Россию, в которую я ехать не могу. Здесь я не нужна. Там я невозможна».

С этим отношением к навсегда потерянной родине связано и своеобразие текстов эмигрантских писателей: несмотря на преемственность реалистической традиции, в строгом смысле реалистическими их назвать нельзя. Корпус произведений русского зарубежья создает другую, «ностальгическую» Россию, «которую мы потеряли» - лучшую, освобожденную от всех негативных черт; Россию, неприглядные детали бытового реализма которой заменены на дорогие сердцу подробности.

В России Куприн пишет «Поединок», в эмиграции – роман «Юнкера». В России Шмелев известен как критический реалист, автор «Человека из ресторана» - в эмиграции он создает «Лето Господне» и «Богомолье». Даже самый «отстраненный» от России писатель – Набоков – пишет в эмиграции вещи или напрямую отсылающие к утраченной родине и жизни в ней («Машенька», «Дар», «Защита Лужина»), или – что еще удивительнее - наполняет свою англоязычную прозу, предназначенную прежде всего для иностранного читателя, отсылками к русским реалиям и аллюзиями на русскую классическую литературу, понятными лишь для русского читателя. Этот миф об утраченной идеальной России – пожалуй, главное в литературном наследии русского зарубежья.